Маргарет бросила на меня полный ужаса взгляд.

– Да-да, – пробормотал я. – Он может здорово рассердиться. И у него есть меч.

Маргарет поджала губы.

– Ну хорошо, Цельда! – прошептала она наконец. – Но я вам буду содействовать лишь в знак моего бесконечного восхищения Элой Солсберийской, так как сама мысль, что она, может быть, все эти годы бродила здесь вокруг да около в виде привидения только потому, что похоронила не то сердце, мне невыносима!

В связи с таким обилием сентиментальности Цельда, понятно, закатила глаза – Элла была на нее в этом отношении очень похожа, – но Маргарет этого, к счастью, не заметила. Комнатка, куда она нас привела, была едва ли больше темного чулана, туда вряд ли заглядывали даже самые любопытные туристы.

– Ты уверена, Цельда? Может быть, мне лучше забрать детей с собой? – спросила она, перед тем как оставить нас одних. – Здесь в сумерках я и без всяких привидений готова умереть со страху!

– Нет, спасибо, – ответила Элла вместо Цельды, – нам с Йоном уже доводилось бывать ночью в существенно более опасных местах.

Взгляд, которым Маргарет наградила Цельду, ясно выражал ее сомнения по поводу Цельдиных качеств как бабушки. Но Цельда в ответ положила нам с Эллой руки на плечи и широко улыбнулась Маргарет.

– Элла права, – сказала она. – Эти двое разбираются в привидениях гораздо лучше, чем я!

Это утверждение окончательно заставило Маргарет вернуться обратно за прилавок.

Как только солнце закатилось, в нашем укрытии и в самом деле стало темно, как в могиле. При свете карманных фонарей мы пробрались обратно к портику, и аббатство Лэкок было полностью в нашем распоряжении. Ни туристов, ни экскурсоводов – ни души, кроме пары мышей и птиц. (И пауков, добавила бы Элла. Она боялась пауков еще больше, чем собак.)

– Хорошо. Теперь пора потрудиться. Я думаю, вам, пожалуй, захочется этим заняться самим, – сказала Цельда, когда мы опять оказались перед Элиным надгробием, и сунула мне в руку совок, который она держала под пальто (для семейства Литтлджон спрятанные совки и карманные фонари были совершенно в порядке вещей). – Я пойду пока погуляю по саду. По моим расчетам, единственными привидениями здесь будут монахини, а это по большей части существа вполне мирные.

С этими словами она заковыляла прочь, а мы с Эллой перелезли через низкую перегородку, отделявшую портик от поросшего травой внутреннего двора. Дождь последних недель довольно сильно размягчил почву, но мне все равно понадобилось сравнительно много времени, чтобы выкопать достаточно глубокую яму.

– Оно – здесь. Эла Лонгспе! – прошептала Элла, помещая туда урну. – Мне очень жаль, что тебе пришлось так долго дожидаться настоящего сердца!

Мы снова уложили дерн на место, проявив все наше старание, чтобы не было видно, где я копал. Потом мы собрали лишнюю землю в пакет, который принесли с собой, и перелезли через перегородку обратно к портику. На небе висела светлая, как серебряная монета, луна, а мы опять уже были между столбами, как вдруг Элла схватила меня за руку.

На другой стороне двора стояла женщина. Колонны портика так отчетливо проступали сквозь ее тело, словно были частью ее.

– Йон, это она! – прошелестела Элла. – Видишь? Она ждала! Она знала, что сердце, которое похоронила она, не настоящее!

– Откуда ты знаешь, что это жена Уильяма? – возразил я шепотом. – Ты ведь слышала, что сказала Цельда. Может быть, это какая-нибудь монахиня.

Между тем я так привык к виду призраков, что белая фигура потрясла меня не больше чем заспанные голуби, сидевшие, нахохлившись, на крыше аббатства.

– Конечно, это она! – зашипела Элла в нетерпении. – Позови его, если мне не веришь. Ну, давай!

Элла умеет убеждать, но я все же колебался. Мне не хотелось заставлять Лонгспе приходить лишь для того, чтобы встретиться с какой-то там посторонней. Только тогда, когда женщина, помедлив, подошла к тому месту, где мы закопали сердце, я прижал пальцы к львиной печати. Затем я спрятался с Эллой за одним из столбов и стал ждать.

Уильям появился именно там, где мы зарыли урну. На фоне ночи его образ был выписан так, будто его сюда прислала сама луна, и бледный образ женщины остановился. Так они и стояли, бледные тени людей, которыми были когда-то.

Они оба скончались немолодыми. Эла была призраком старой женщины, но едва Уильям и она взглянули друг на друга, как они снова сделались молодыми, словно лунный свет смыл с их лиц целые столетия. Лонгспе протянул руку, и, когда Эла сделала то же самое, их пальцы слились воедино.

При виде этого у меня замерло сердце, как будто во мне снова билось сердце Лонгспе, и внезапно он вновь повернулся и посмотрел туда, где мы прятались за столбами.

Элла подтолкнула меня в спину, и я вышел в полосу лунного света. Никогда не забуду, как он на меня смотрел.

Он прижал кулак к тому месту, где много лет назад билось его сердце, и я сделал то же самое. Я уверен, что выглядел, как идиот, но такое случается со всеми нами, когда мы счастливы. Со всеми, кроме Лонгспе. Счастливым он выглядел просто изумительно.

Я не мог отвести от него глаз, но Элла схватила меня за рукав и потянула за собой. Когда я еще раз обернулся, образы Уильяма и его жены слились друг с другом, и я не знал, чего мне хотелось больше: плакать или смеяться.

Мы нашли Цельду на одной из скамеек перед аббатством. Она оглянулась только тогда, когда услышала позади себя наши шаги.

– Ну как? – спросила она.

– Все в лучшем виде, – сказала Элла, высыпая из пакета землю, уступившую место сердцу Лонгспе. – Там была жена Уильяма, поэтому Йон вызвал и его.

– Ну тогда это, пожалуй, можно назвать хеппи-эндом, – сказала Цельда, но, увидев, с какой тоской я гляжу в сторону аббатства, она встала и положила свои маленькие, щупленькие ручки мне на плечи.

Я думаю, в прошлой жизни Цельда была птичкой. Очень маленькой птичкой.

– Такой конец тебе явно не по душе, не правда ли, Йон? – спросила она тихо.

Я вздохнул. Я казался себе таким глупым.

– Ну да… Что же теперь будет? – бормотал я. – То есть… он…

– …уйдет с ней? – завершила Цельда предложение. – А если да, то куда? Кто знает? Я так и не поняла, почему некоторые призраки однажды исчезают, а другие остаются. Может быть, я только тогда это узнаю, когда сама превращусь в призрака. Что, будем надеяться, никогда не случится! – добавила она, взяв нас с Эллой под руки. – Я бы действительно предпочла просто умереть. А теперь мне пора в постель. Эта нога сведет меня в могилу. Может быть, я все же попрошу ее отпилить.

Вот и все.

За всю обратную дорогу мы с Эллой не проронили ни слова, но я испытывал очень приятное чувство оттого, что она сидит рядом.

XX

Друзья

Когда Цельда сдала меня Поппельуэллам, было десять минут одиннадцатого.

– До завтра, – сказала Элла.

Но я ответил лишь усталым кивком. Да, знаю, мне подобало быть счастливым, но сердце мое было тяжелее, чем комок свинца. Вылезая из машины и глядя в сторону собора, я мог думать только об одном: отныне я больше никогда с ним там не увижусь.

Цельда предлагала мне еще раз заночевать у нее, но я решил, что пора возвращаться обратно к Ангусу и Стью, и она предупредила Поппельуэллов, что я снова поздно приду.

Когда Альма открыла мне дверь, у нее был довольно свирепый вид.

– Йон, – сказала она, ведя меня по лестнице наверх, – так дальше продолжаться не может! Я рада, что ты так тесно сошелся с Литтлджонами, но ведь все-таки ты ученик из интерната и…

– Этого больше не повторится! – перебил я ее. – Правда.

В комнату я прокрался так тихо, что даже не слышал сам себя. Но не успел я натянуть на подбородок одеяло, как на мое лицо был наведен карманный фонарь, и Стью уставился на меня сверху через бордюр своей кровати.

– Ну? – спросил он. – Где ты был на этот раз? Ангус считает, что Элла дала тебе выпить любовный напиток своей бабушки. А я поспорил с ним на весь наш запас сладкого, что за твоими ночными вылазками кроется что-то другое. Вот тебе выбор: либо ты добровольно расскажешь, в чем дело, либо Ангус будет щекотать тебя до тех пор, пока ты не откроешь правду. Ты ведь знаешь, в подобных вещах он – мастак, пусть даже и поет как ангел.